Пельмени

 

Небольшая кухня Ивановых: газовая плита, рядом с ней стол-тумба, уставленный кастрюлями, рядом раковина, над ней сушилка для тарелок, в углу маленький холодильник. Посреди кухни — круглый стол, накрытый клеенкой, на котором Иванова месит тесто; она в домашнем платье с засученными рукавами и в фартуке. Рядом на табуретке сидит Иванов и читает газету. Он в клетчатой байковой рубахе, заправленной в кальсоны, которые, в свою очередь, заправлены в серые шерстяные носки.

 

Иванова (с силой месит тесто): Во как... во как... и во как...

Иванов (не отрываясь от газеты): А?

Иванова: Во как мнется.

Иванов: А что?

Иванова: Да на молоке-то во... как...

Иванов: На молоке?

Иванова: Ага... на молоке-то... воно оно как...

Иванов: А ты на молоке нынче?

Иванова: А как же...

Иванов (шелестя газетой): Вот и погода опять тово...

Иванова: Обещают?

Иванов: Ага. Вот... метели и заносы. А к ночи 26 градусов.

Иванова: Ух ты. Надо капусту от двери прибрать. А то померзнет.

Иванов: В бочке-то. Да ты что. Накрыть мешками, и все дела.

Иванова (качает головой): Примерзнет. Так прихватит, потом топором колоть придется...

Иванов: Да чего ты дергаешься. Говорю, не примерзнет.

Иванова: Примерзнет... хоть отодвинуть.

Иванов: Правильно. Отодвинем да накроем.

Иванова: Накроем-то накроем, а как ветром проберет...

Иванов: Да что ты заладила! В прошлую зиму не пробрало.

Иванова: То-то не пробрало. А в эту — кто знает.

Иванов: И в эту обойдется.

Иванова: Обойдется, не обойдется, кто знает...

Иванов: Обойдется.

Иванова: Во... во как... приладилася...

Иванов (просматривая газету): Вишь... судили.

Иванова: Кого?

Иванов: Да, взятки брали.

Иванова: Кто?

Иванов: А вот... начальник облторга В.П. Соколов... и этот... щас... заведующий овощебазой И.И. Арефьев.

Иванова: Судили?

Иванов: Судили... Соколову восемь лет, а этому... Арефьеву пять. С конфискацией имущества.

Иванова: Во... доигралися... во, и не липнет...

Иванов: Доигрались. Жадность фраера сгубила.

Иванова (смеется): Да.

Иванов: Зарылись ребята.

Иванова: А как же. Деньги-то вон как...

Иванов: Денежки все любят.

Иванова: А то как же.

Иванов: У нас вон Молоканов тоже с бензином: раз, раз — и налево. А потом — хвать и ку-ку. Рвачи, вот и попадают.

Иванова: А теперь всюду рвачи.

Иванов: Конечно. Чего им.

Иванова: Всюду рвут, где можно... где можно, там и рвут...

Иванов: Так чем шире рот, тем больше хочется.

Иванова: Ууу... рот-то у них вон как... рот-то. Рты у них вон какие.

Иванов: Ты работай, сторожи, а они воруют.

Иванова: Воруют, а после учат как да что... да ты еще и виноватый.

Иванов: А потому, что дураков-то много. Нет чтоб заявить да пойти куда следует. Пойти и заявить.

Иванова: Кто ж заявит-то? Заявить-то некому... вишь, вишь, что-то многовато... во...

Иванов: Порядок-то, он ведь весь нужен. Чтобы везде было все как следует. А тут везде воруют, никто не следит.

Иванова: Следить-то... ууу... следить. Их следить... не выследишь...

Иванов: Да следить можно, просто следят не за тем. У нас в части особисты вон какие были, все толстомордые. А повара воруют, кладовщики воруют, начальство ворует. А виноваты прапора. А следить они умеют, коль заставят.

Иванова: Многовато чего-то... ну-ка... (Берет со стола-тумбы скалку.) Так и останется...

Иванов (складывает газету, зевает): Аааах... ох... чего-то...

Иванова: Зубы болят?

Иванов: Да нет... чего-то ломит...

Иванова (раскатывая тесто): Ууу... точно останется.

Иванов (кладет газету на холодильник): С утра-то ничего. Морозец-то вон по ревматизму... (Трет поясницу.)

Иванова: Настоялся вчера за водкой, вот и прихватило.

Иванов: Вчера не холодно было.

Иванова: Да, не холодно. Как же... так не холодно... а потом будет... ля-ля...

Иванов: Да это ж... Разве ж мороз такой? Вон под Архангельском — минус сорок по три месяца. А из бани выскочишь да на снег.

Иванова (проворно орудуя скалкой): Во... ненормальные...

Иванов: Петренко, замполит наш, тот каждый раз. И хоть бы насморк... Водки врежет и спать. А тут разве мороз?

Иванова: Мороз-то... он мороз... Мороз всегда мороз... а здоровья не вставишь...

Иванов: Мы вон в пятьдесят пятом в больнице лежали с Ященковым, а санчасть не отапливалась совсем. Да и палата. Отопление не работало.

Иванова (гладя и расправляя раскатанное тесто): Ух ты... простыня прямо... куда ж девать-то...

Иванов: Скоро лепить?

Иванова: Лепить-то... погоди лепить...

Иванов: Вот сыплется.

Иванова (берет со стола-тумбы рюмку, переворачивает и начинает, надавливая, вырезать из теста кружки): Вот... и так. А лепить сейчас... лепить еще успеется...

Иванов: Я лепить мастак.

Иванова: А как же...

Иванов: Много будет?

Иванова: Теста-то вон сколько... куда уж...

Иванов: А фарш?

Иванова: Фарш тебя дожидается. В холодильнике миска с мясом.

Иванов: Еще не молола?

Иванова: Когда ж мне молоть-то? Я вон делаю.

Иванов: А чего ж молчишь? Я б промолол давно.

Иванова: Так вот и мели.

Иванов: Я-то сижу, думаю, щас лепить будем.

Иванова: Лепить! Тут вон полдела еще...

Иванов: И главное — молчит. Ну ты даешь... голова.

Иванова: Тут руки-то одни.

Иванов: Где мясорубка?

Иванова: Внизу там.

Иванов: Так... (Достает из стола-тумбы мясорубку, прикручивает к столу, вынимает из холодильника миску с нарезанными кусками мяса.)

Иванова: Нашел?

Иванов: Тут все?

Иванова: А чего ж?

Иванов: Так. Все сразу?

Иванова: А как же... все сразу... (Режет рюмкой тесто.)

Иванов: Куда молоть-то?

Иванова: А... там возьми кастрюлю... внизу... зеленую...

Иванов (достает кастрюлю, подставляет под мясорубку): Так.

Иванова: Там чеснок-то уже в мясе, чистила уже.

Иванов: Ясно. Вон промок... (Начинает молоть.)

 

Минут пять они работают молча.

 

Иванова: Вот как. (Ставит рюмку на стол-тумбу.)

Иванов: Прими, собью.

Иванова (отодвигая рюмку подальше): Ага...

Иванов: Маловато...

Иванова: А что ж... костистое было...

Иванов: Течет.

Иванова: Вот как, весь стол... (Расправляет на столе кружочки теста.)

Иванов: А больше нет? (Мелет, заправляя мясо в мясорубку.)

Иванова: У меня вон тесто девать некуда...

Иванов: Мясо вроде ничего.

Иванова (оборачиваясь к нему): Смолол?

Иванов: Еще немного.

Иванова: Давай смелю.

Иванов: Да чего уж. Я доделаю.

Иванова: Посолить надо... (Достает из холодильника яйцо.)

Иванов: Готово... (Отходит от мясорубки и вытирает руки о фартук Ивановой.)

Иванова: Что ж ты, новый ведь... поди вымой.

Иванов: Да ладно, мать, не жлобись. Пойду посру. (Уходит.)

Иванова (усмехаясь): Иди, иди... черт, фартук мне выпачкал... (Смотрит на фартук, потом, ополоснув белые от муки руки, начинает месить фарш, предварительно разбив в него яйцо.)

Иванов (входя минут через пять): Ну и как?

Иванова: Готово. Давай лепить.

Иванов (садится к столу): Давай, давай, а то жрать хочется.

Иванова: Давай. (Подвигает другой табурет и садится рядом.)

Иванов: Тебе за мной не угнаться.

Иванова (смеется, лепя пельмени): Да уж где нам!

Иванов (лепит): Я лепить мастак. Мать покойница как лепить, так меня кричит... Куда класть-то?

Иванова (суетясь): А... вот сюда прямо... вот с краю... клади вот сюда...

Иванов: Ты перцу всыпала?

Иванова: А как же. Всыпала, куда ж ему деться.

Иванов: Без перцу это не пельмени...

Иванова: Сразу, еще перед яйцом, и всыпала.

Иванов: Без перцу это говно, а не пельмени.

Иванова: Я без перцу не делаю. Я всегда с перцем делаю.

Иванов: Мне вон Соловей с женой подсунули без перцу. Так это хуже, чем что... без перцу...

Иванова: Чеснок, да перец, да посолить как следует, а как же.

Иванов (любуясь слепленным пельменем): Во. Лучше всякой бабы.

Иванова (улыбаясь): А как же...

Иванов: Я лепить мастак.

Иванова: За тобой прям не угонишься. (Смеется.)

Иванов: Во... мальчики мои... (С удовольствием лепит.)

Иванова: Теста останется.

Иванов: Во, новобранцы! Кру-гом!

Иванова: Фарша-то меньше...

Иванов: Раз, два... и в дамки...

Иванова: Надо воду ставить.

Иванов: Лысенькие...

Иванова (встает, наливает в кастрюлю воду, ставит на плиту, зажигает газ): Коль, ты с юшкой будешь?

Иванов: Оп... годен к нестроевой...

Иванова: Коль. С юшкой?

Иванов: А как же! Как же без юшки. Без юшки, мать, в столовке подают.

Иванова: Там подадут, а как же...

Иванов: Там напоят кислым квасом... говна намешают, только ешь...

Иванова (соля воду и бросая в нее лавровый лист): У нас и сметанка свежая, на той стороне брала.

Иванов (продолжая с увлечением лепить пельмени): Оп... и оп...

Иванова: А я без юшки люблю... (Садится к столу и продолжает лепить.)

Иванов: Лепить надо уметь...

Иванова: Мука посыпалась.

Иванов: Воду поставила?

Иванова: А как же.

Иванов: Давай, давай мать. А то жрать хочется.

Иванова (смеется): Щас закипит.

Иванов: Оп... годен к нестроевой...

Иванова: Погоди, тут уж много...

Иванов: Ничего, я вместительный. Съедим все...

Иванова: В морозилку тогда.

Иванов: Все съедим, мать, врагу не достанется!

Иванова: Заработался!

Иванов: Ни шагу назад! Оп...

Иванова: Погоди, Коль, закипает...

Иванов: Сколько уже?

Иванова: Хватит, хватит уж.

Иванов: Давай я класть буду.

Иванова: Я, я положу, сиди уж...

Иванов: Давай.

Иванова (ссыпает пельмени в кипящую воду): Вот...

Иванов (достает из холодильника бутылку водки и начинает распечатывать): Пельмешки, это хорошо...

Иванова (замечая, качает головой): Коль, не пей.

Иванов: Ладно, мать, вари, вари...

Иванова: Коль, ну не пей. Плохо же будет.

Иванов: Вари, вари.

Иванова: Нажрешься опять, будешь что зря делать.

Иванов (бросая в угол крышечку от бутылки): Ладно, не пизди. Давай стаканы.

Иванова: Я не буду.

Иванов: Будешь, будешь. Давай.

Иванова: Не буду.

Иванов: Давай! Я что, алкаш, чтоб один пить?

Иванова: Не буду я.

Иванов: Давай стаканы!

Иванова: Господи... (Подает два стакана.)

Иванов (наливает себе полный, а жене четверть стакана): Другое дело.

Иванова: Может, не надо, Коль?

Иванов: Отставить разговорчики. Дай капусты.

Иванова: Сейчас... (Берет тарелку и выходит из кухни.)

Иванов (залпом выпивает свой стакан): Ой бля... не могу... (Нюхает рукав и вновь наполняет стакан.)

Иванова (входя с тарелкой квашеной капусты): На-ка, вот.

Иванов: Давай, мать... (Руками берет капусту, сует в рот.)

Иванова (всполошившись): Иии... уж разварилися... (Подходит к плите.)

Иванов (жуя капусту): Что, готовы?

Иванова: Уж повсплывали... (Берет половник, глубокую тарелку и накладывает в нее пельменей.)

Иванов: Мне юшки побольше.

Иванова: А как же... На вот. (Передает ему тарелку.)

Иванов: Ага... (Ставит тарелку перед собой.)

Иванова (накладывая себе пельменей): Сметану достань.

Иванов (достает из холодильника банку со сметаной): Ну-ка...

Иванова (выключает газ, ставит свою тарелку на стол): Погодь, дай тесто приберу. (Убирает тесто в холодильник, стирает тряпкой со стола остатки муки.)

Иванов (поднимая стакан): Ну, мать, служим Советскому Союзу!

Иванова (садится, поднимает свой стакан): Ой, не пил бы ты...

Иванов: Разговорчики! (Выпивает залпом, закусывает капустой.)

Иванова (отпивая немного из своего стакана): Фу...

Иванов: Хорошо пошло. (Кладет в тарелку с пельменями сметану, размешивает, пробует.) Нормалек.

Иванова: Ничего?

Иванов: Отлично. Выражаю вам благодарность.

Иванова: Соли хватит?

Иванов: Нормалек. (Наполняя свой стакан.)

Иванова (дуя на пельмени, пробует): Вроде хороши...

Иванов: Молодец, мать. Давай по второй.

Иванова: Коль, хватит, не пей.

Иванов: Отставить. Давай, давай, а то ты не пьешь совсем. Ну-ка.

Иванова (отмахивается): Не буду я.

Иванов: Пей! Ну-ка!

Иванова (нехотя берет стакан): Господи, вот глот...

Иванов: Давай. За мирное небо. (Выпивает.) Ой, бля...

Иванова (пригубив): Горечь-то.

Иванов: Ох, в кость пошла... (С аппетитом ест пельмени.)

 

Некоторое время они едят молча.

 

Иванов (выливая в свой стакан оставшуюся водку): Ну-ка, давай, мать.

Иванова: Ты что ж, уже бутылку выпил?

Иванов: А что ж! Мы пскопские, мы прорвемся! Давай.

Иванова: Коль, хватит. Ешь лучше.

Иванов: Давай, давай!

Иванова: Плохо будет. Будешь опять...

Иванов: Ну-ка! Ну-ка! Артиллерия — бог войны! Давай!

Иванова: Ой, право...

Иванов: Будем! (Чокается с ней и выпивает.)

Иванова: Ой. (Ставит свой стакан на стол.)

Иванов: Хороши пельмешки.

 

Едят молча.

 

Иванова: Добавки хочешь?

Иванов (поднимает голову и пристально смотрит на жену): А?

Иванова (испуганно смотрит на него): Что ты?

Иванов: Ты делала?

Иванова: Коль, что ты?

Иванов: Чего ты тут...

Иванова: Господи, опять... Коля...

Иванов (все так же пристально смотрит на нее): Чего ты...

Иванова (всхлипывая): Коля...

Иванов: Чего ты размудохалась? Чего сидишь?

Иванова: Коля, Коленька... не надо... (Начинает плакать.)

Иванов: Хули ты... чего ты тут...

Иванова (боязливо поднимается и идет к двери): Господи...

Иванов (резко встает, отчего его тарелка переворачивается на стол. Пельмени оказываются на столе, бульон течет со стола на пол): Стоять!

 

Иванова замирает, подносит руки ко рту и беззвучно плачет.

 

Иванов (подходя к ней вплотную, долго смотрит ей в глаза, потом показывает на окно): Там делала?

Иванова: Что?

Иванов: Ты чего?

Иванова (плачет): Не надо, Коля.

Иванов (показывает на табуретку): Сюда иди.

Иванова: Не надо... Коля, я пойду.

Иванов: Сюда иди. Сюда иди.

Иванова (садится на табуретку): Господи...

Иванов (облокачивается руками на стол и, стоя, смотрит на Иванову): Ты что делала?

Иванова: Я ничего не делала, Коля.

Иванов (смотрит на нее): Ты зачем?

Иванова (плачет): Коля, зачем ты пьешь?

Иванов (вздыхает): Мне что... опять идти?

Иванова: Коля, Коля...

Иванов: Сидеть, сидеть. Сидеть, сидеть.

Иванова (плачет, закрываясь руками): Коля... Коля...

Иванов (зачерпывает со стола горсть пельменей и, медленно размахнувшись, бросает в голову Ивановой): На...

Иванова (закрывается руками, плачет): Не надо, Коля...

Иванов (оперевшись о стол, смотрит на Иванову): Ну...

 

Иванова, плача, вытирает фартуком лицо.

 

Иванов: Поняла... понятно. (Снова зачерпывает лежащие на столе пельмени и бросает в жену.)

Иванова (загораживается): Коленька, прости...

Иванов: Сука ебаная... (Тянется к ней рукой через стол.) Иди...

Иванова (отводя его руку): Коленька, не надо, Коленька, не надо!

Иванов: Иди... сюда иди...

Иванова (уклоняясь от его руки): Коленька, не надо!

Иванов: Сюда иди... сюда иди... падло...

Иванова: Коля... Коленька, прости меня... прости меня...

Иванов (хватая ее за руку, тянет к себе): Ну... падло...

Иванова (борется с ним под столом): Коля... Коленька, прости меня, прости меня, Коленька, не надо!

Иванов (тянет ее к себе): Сюда иди...

Иванова (плачет): Ну не надо, Коленька!

Иванов (размахивается, бьет ее по голове, но не точно): Сука...

Иванова (причитает высоким срывающимся голосом): Не надо! Не надо! Не надо, Коленька, я все расскажу!

Иванов (бьет ее, вцепившись в левую руку): Стерва...

Иванова: Коленька, миленький, не надо! Я расскажу, я скажу, как надо!

Иванов (продолжая наносить удары): Падло... подсидела меня...

Иванова: Коля! Коленька! (Уворачивается от ударов.)

Иванов: Гада... гада... ну... (Бьет.)

Иванова: Коля! Коля! Коля!

Иванов: Падло...

Иванова: Коля! Я скажу! Я скажу, как надо! Коля! Как надо!

Иванов (тянет ее к себе): Гада...

Иванова: Коленька! Я все скажу! Коля! Я как надо! Не надо!

Иванов: Ты делала все... делала, падло...

Иванова: Коля, не надо! Я расскажу! Не надо только!

Иванов: Гада... гада... ты... вот что... (Толкает ее, Иванова отшатывается назад, а сам Иванов падает грудью на стол, сбивая тарелку жены на пол.)

Иванова (кричит): Коля! Коля! Коля!

Иванов (тяжело ворочаясь на столе): Делала мне... плохо...

Иванова: Коленька, я все скажу, все расскажу!

Иванов (поднимаясь со стола, стирая с лица бульон и сметану): Я тебе что сказал... Я что сказал...

Иванова: Коля, я скажу, я все скажу! Только не надо!

Иванов (смотрит на нее, покачиваясь и опершись на стол): Что...

Иванова: Прости меня, Коленька!

Иванов: Сюда... сюда...

Иванова: Хочешь, я сейчас? Хочешь, я скажу?

Иванов (манит ее пальцем): Сюда иди... по форме...

Иванова (умоляюще подносит руки к груди): Я здесь, Коля. Можно я здесь?

Иванов: Сюда иди... рвань...

Иванова: Коленька, я отсюда. Можно? Можно?

Иванов: По форме... все по форме...

Иванова: Можно? Можно?

Иванов: По форме...

Иванова: Можно?

Иванов (кивает головой): Вольно... вольно... вольно...

Иванова: Ну, Коля!

Иванов: Слушаю... быстро... автобиографию... быстро...

Иванова (облегченно вздохнув, начинает ровно, без запинки): Я, Пробкова Спичка, родилася в ведре, потом росла в старом месте, а после окончила в сорок шестом году банку из-под говна. А потом работала возле плинтуса в грязном углу, а в пятьдесят седьмом году переехала в Пашкину кружку, где устроилася машинистом.

Иванов (кивая головой): Ну...

Иванова (продолжает): А там я встретила хорошего человека Иванова Николая Ивановича, и он меня пригрел на груди, и я поправилася. А потом меня люди стали уважать, хоть я и мандавошка. А Николай Иванович обо мне заботится и...

Иванов (стучит кулаком по столу, так что брызги бульона и сметаны летят во все стороны): Стоять! Стоять! Стоять!

Иванова: Коленька... Коля...

Иванов (икая): Где твой дед?

Иванова (с готовностью): Мой дед в ящике.

Иванов: А... это... где Люба?

Иванова: Люба работает на аптеку.

Иванов: Где Николай и Жорка?

Иванова: Они сидят на насесте.

Иванов: Кто такой Кораблев?

Иванова: Кораблев это говно.

Иванов (кивает головой, молчит, опершись о стол): Так... так... А это... деревня? Почему там деревня?

Иванова (быстро): Потому что их бомбили.

Иванов (кивая): Так... это мы знаем. А вот... какая у нас погода?

Иванова: Погода с шишками.

Иванов (удовлетворенно кивает): Так... это мы знаем... теперь... теперь... (икает) теперь скажите нам, товарищ рядовая, где ваша пилотка?

Иванова: Моя пилотка... мою пилотку обменяли на водку.

Иванов: Ясно... А где стол?

Иванова: Стол под мясом.

Иванов: Как ваша фамилия?

Иванова: Пробкова.

Иванов: Так... так... а вы имеете... это...

Иванова: Что, Коля?

Иванов: Я... (Тяжело вздыхает и садится на табурет.) А...

Иванова (осторожно): Что, Коленька?

Иванов: Это... (Трет ладонями лицо.) Ты... ты кто?

Иванова: Я Пробкина.

Иванов: Так... значит... а ты помнишь...

Иванова: Что, Коленька?

Иванов: Помнишь... это... когда резина...

Иванова: Резина?

Иванов: Резина была... (Трет лицо.)

Иванова (кивает головой): Была, была.

Иванов (тоже кивает): Да... да. А ты Пробкина?

Иванова: Пробкина, Пробкина.

Иванов: Я это... ссать хочу.

Иванова: Я сейчас, Коля... (Выходит и вскоре возвращается с эмалированным горшком.) Вот...

Иванов: Ага... вольно... (Мочится.)

Иванова: Вот, Коля... (Показывает ему горшок.)

Иванов (кивает): Да... надо...

Иванова: Здесь, Коля?

Иванов (сосредоточенно шевеля губами): Здесь... да.

Иванова (ставит горшок на стол, опускает в него левую руку, а правую кладет на голову Иванова): Я готова, Коленька.

Иванов: Ты знаешь... лучшее. Вовсе, вовсе...

Иванова (кивает): Да, Коля.

Иванов (передергивает плечами): Были ребята! Были ребята!

Иванова: Да, Коля.

Иванов: Класть поровну... ты слушай.

Иванова: Да, Коленька.

Иванов (вскрикивает): Били!

Иванова: Коленька.

Иванов: Не понял первый, а надо полное. Слышишь? Полное!

Иванова: Понятно, Коля, все понятно.

Иванов (кричит): Лучшее дело!!! Лучшее!!! Лучшее!!!

Иванова: Коленька! Коленька!

Иванов: И руки хорошо... чтобы было правильно... и надо... отбой, отбой, отбой.

Иванова: Отбой.

 

Иванова вынимает руку из горшка и передает его мужу. Иванов, прижав горшок к груди, долго смотрит в него. В это время Иванова опускается перед мужем на колени. Еще некоторое время посмотрев в горшок, Иванов берет его за ручку и выливает на голову жены.

 

Иванов: Отбой. (Ставит пустой горшок на стол, встает и без всяких признаков опьянения спокойно вытирает руки и лицо висящим возле раковины полотенцем.)

 

Иванова встает с колен и молча выходит в дверь. Сразу за ней выходит Иванов. Они оказываются в небольшом помещении, чем-то похожем на больничную подсобку: кафельный пол, кафельные белые стены, на потолке светильник дневного света; в углу ведра и швабры, рядом старое зубоврачебное кресло, на котором лежит синий газовый баллон; у стен старые железные койки, шкаф, стулья, большая красная трибуна с позолоченным гербом Советского Союза, телевизор на ножках и различные мелкие предметы. В комнате супругов Ивановых встречает человек средних лет в свитере, джинсах и больших роговых очках. Встав со стула и бросив окурок в большую пепельницу, он подходит к Ивановой.

 

Человек в очках: Все хорошо, Танюш, все прекрасно. Только мех дожать, и все здорово.

Иванова (устало усмехается, вытирая на ходу лицо ладонями): Фуу... ну, я мыться пошла...

Человек в очках: Давай, давай...

 

Иванова скрывается за белой дверью с цифрой 8.

 

Иванов (садится на стул, протягивает человеку в очках ногу): Там они вырезку, по-моему, прошивали... геноссен...

Человек в очках (торопливо снимает с ноги Иванова шерстяной носок): Все будет, Левочка, все будет. Я говорил тогда Кораблевой, она не послушалась, стала самовольничать, Витька поддержал... Все, все оттянется, только мех и дети... (Сняв носок, вынимает из него несколько резинок, сует в карман, а носок держит в руке.)

Иванов (морщась, протягивает другую ногу): Ой. Так круглое, надломили жирное там...

Человек в очках (с готовностью стаскивает носок с ноги Иванова, роется в нем): Так... так... Лев, а что... где?

Иванов (снимая кальсоны): Я там сам доделал. Все в норме.

Человек в очках: Отлично. (Подходит к шкафу, открывает его, достает черный дипломат, открывает, кладет в него носки.) Все будет о’кей, Лев, все. Только надо как можно побольше оттянуть по механике, по детскому. Все будет хорошо. Я договорился, так что вам нечего беспокоиться. Главное — Витюша по густоте нормально, так что беспокоиться нечего. (Подходит с чемоданчиком к Иванову, который, сняв кальсоны, снимает байковую рубаху.)

Человек в очках (берет кальсоны, убирает в саквояж): Я же тогда, помнишь, пришел, поднялся, все мы устроили, и густота была в норме, хоть Кораблиха, как всегда, со своими серыми, а я — раз, раз, все устроил, Витек поддержал. А чего нам эти серые, что она в них нашла... уперлась, как корова...

Иванов (протягивает ему рубаху): На. Порядковые там тоже были...

Человек в очках (запихивает рубаху в дипломат, понимающе кивает головой): Были, а как же! Они тогда про это говорили целый день. Будто это тяп, ляп — и готово... умники... Так. (Закрывает дипломат, ставит его рядом со стулом Иванова, потом достает из шкафа синий костюм, белую рубашку и сероватый галстук.) Все устроим, Лев, ты только скажи мне прямо — есть коробки?

Иванов (встает, берет из рук человека в очках рубашку, надевает, потом, молча и вздыхая, повязывает галстук, задумчиво проговаривает): Коробки? Да есть...

Человек в очках (радостно вздрагивает, поправляя очки): Ну и слава богу! (Смеется.) А то я как дурак: с утра — по трубам прошелся, потом Хартману звонил! Ой, я же ботинки забыл! (Кладет пиджак и брюки на трибуну, возвращается к шкафу, вынимает черные ботинки, подает Иванову.) Носки там внутри.

Иванов (повязав галстук, натягивает носки, потом со вздохом принимается за брюки): Да... Вера тоже хороша... пришла, не сказала толком...

Человек в очках (успокоительно машет рукой): Да не волнуйся ты! Это их проблема, в конце концов. Они нам ведь маленькие должны, так что — плюнь...

Иванов (надевает ботинки): Плюнуть можно. Легче всего — плюнуть...

Человек в очках: Ну и плюнь! Подумаешь — взяли семерку!

 

Дверь № 8 открывается, входит Иванова. Она в форме полковника, в руках у нее — красный фен.

 

Иванова (с усмешкой): Ну вот, мужчины всегда опаздывают. (Включает штепсель фена в розетку, находящуюся рядом с трибуной и, облокотившись на трибуну, просушивает свою совсем короткую седую стрижку.)

Человек в очках: Танюш, мы не опаздываем. (Помогает Иванову надеть пиджак.) Все готово.

Иванов: Тань, мы вот про Веру тут... я все беспокоюсь...

Иванова: Что ты беспокоишься?

Иванов: Ну, знаешь, разговоры пойдут...

Человек в очках: Ну какие там разговоры! Что ты, как ребенок! Я же говорю — это их проблема! Почему мы должны отвечать за обрезку?!

Иванова: Конечно. Обрезка, седьмые — это же не занятия...

Иванов: Да я понимаю. Но все-таки... знаешь...

Иванова (смеется): Ты сегодня чего-то какой-то решительный!

Иванов (усмехаясь, поправляет галстук): Да уж...

Человек в очках (тем временем, порывшись в шкафу, достает зеленую папку с какими-то бумагами): Так... это есть... (Открывает папку, быстро просматривает бумаги.)

Иванова: Вить, сделай мне сзади...

Иванов: Ага. (Подходит к ней, берет фен и сушит ей волосы на затылке. Человек в очках тем временем что-то пишет в бумагах.)

Иванова: Не торчит сбоку?

Иванов: Нет. Тут торчать-то нечему. Стрижка как у рекрута.

 

В молчании проходит несколько минут, потом человек в очках подносит папку Ивановым.

 

Иванова (выключая фен): Хватит, все сухо...

Человек в очках: Танюш... вот здесь...

Иванова (листает страницы бумаг, лежащих в папке): Так... это, значит, все по Ваське и по седьмым...

Человек в очках: Не только, Танюш. Тут вот там... посмотри... вот, видишь. (Показывает ей в папке.)

Иванова: Ну... это не наши дела. Это посох.

Иванов (подходит, смотрит в папку): Посох? А мы при чем?

Человек в очках (волнуясь): Ребят, ну мы же тогда, в январе, обсуждали... посох идет по третьему, Танюша у нас доверенное лицо, значит...

Иванова (перебивает его): Значит, можно мне совать чужое?

Человек в очках: Как чужое? Танюша! Это же обсуждалось! Я тогда спросил Реброва — как быть с совместителями? Он сказал — Румянцева берет слово обратно. Ты не помнишь разве?

Иванова: Ничего не помню! (Достает из кармана ручку и подписывает документы по очереди.) По Ваське я подпишу... по седьмым подпишу... семеновскому подпишу... обрезку подпишу... а с посохом, дорогой, разбирайся сам.

Человек в очках (в сильном волнении): Как — сам?! Как сам?! Танюш! это же...

Иванова (раздраженно): Что — Танюш! Как подписывать, так сразу — Танюш! А как фонды — так товарищ Николаева!

Иванов: Наташа права, Виктор Петрович. В прошлом месяце мы к тебе два раза ходили. И что? Ничего. А как вам приспичит — так вынь да положь.

Иванова: Мы вон с Борисом Иванычем тогда три часа просидели, ждали, когда этот ваш Морозов соизволит появиться. Сидим как дураки! А сейчас я почему-то должна брать на себя ответственность. Морозов-то не спешил с Магнитогорском! Тянули, тянули до осени, а в октябре уже и надобность отпала...

Иванов: Точно. Тянут, тянут, а нам потом на коллегии париться.

Человек в очках: Ребята! Но при чем здесь Морозов?! Я же не с ним составлял, а с Коломийцем! Я же...

Иванова (резко): Да! С Коломийцем! А он потом по обрезке нам так подгадил, Люба вон всю неделю не спала, с черными глазами ходила, все пересчитывала! Коломиец! Он Боброву подсунул решение, а сам — в санаторий и тю-тю! Пиши, губерния! Коломиец мне еще при Крылове пакостил, а Андрееву улыбался, как ни в чем не бывало! Не подпишу! Из принципа не подпишу! (Передает папку человеку в очках и отходит к стене.)

Человек в очках: Танюша! Танюша! Ребята! Вы что — серьезно?!

Иванова: Абсолютно!

Иванов (усмехаясь): Серьезнее некуда...

Человек в очках: Ребята! Ну что мы с вами — бюрократы?! Из-за паршивой подписи торговаться будем?!

Иванова: Ничего себе — паршивая подпись! Да из-за посохов Крыленко сняли — и не пикнул никто! Я подпишусь, а через полгода, когда седьмой, пустят меня с Борисом Иванычем в мясорубку?! И прощай тогда и Васькины разработки, и серийный, и отчисления! Здорово! А ты, голубчик, руками разведешь и скажешь Серегину: «Алексей Иваныч, а я тут при чем! Это Николаева подписывала: с нее и спрос!»

Иванов: Точно...

Человек в очках: Да что ты говоришь, Танечка, как ты можешь?..

Иванова: Могу! Я двадцать три года с Коломийцем работаю и знаю, что говорю. Подписывать чужую ведомость — преступление.

Человек в очках: Но это же не чужая ведомость! Коломиец свой человек, он поймет! У меня же безвыходная ситуация!

Иванова: У меня тоже. Сережа меня поймет и сердиться не будет. А ты не кричи. Безвыходных ситуаций не бывает.

Человек в очках (в отчаянии бросает папку на пол): Поймите вы! Если сегодня не подписать, вся наша затея полетит к черту! Поймите!

Иванова: Не наша, а твоя.

Человек в очках: Зачем же тогда ты обещала?! Обещать — это честно, по-твоему?! Честно?!

Иванова: Я обещала, когда ты просил за большие! Вот когда я обещала. Больших теперь не видно! Ты меняешься — тебе можно, а мы должны ваши дела своей грудью закрывать!

Иванов: Во-во... как Матросов на амбразуру...

Человек в очках: Да я же не сам зарубил большие! Не сам! Это Лохов с Бобровым! Не я же!

Иванова: Да какая разница мне, кто зарубил?! Ты понимаешь, что я как коммунистка подписывать чужое распоряжение не имею права?!

Человек в очках: Но я же тоже коммунист. Таня! Я тоже отвечаю за седьмой и за семеновскую! И за посохи не только вы себя подставите, но и я. Я!

Иванова (нетерпеливо машет рукой): Слушай, мне надоело! Я сказала — не подпишу, значит, не подпишу. Точка.

Человек в очках: Ну и что мне делать?!

Иванова: Подожди Алексеева. Он подпишет.

Человек в очках: Но Алексеев будет только через неделю!

Иванов: Ну что же мы можем, мы же не можем его поторопить.

Иванова: Я лишь могу завизировать по третьему у Бориса Иваныча. Вот все, что я могу в этой ситуации...

Человек в очках (в отчаянии): Но ведь это же свинство!

Иванова: Это все, что я могу. Все.

Иванов: Она же не Алексеев, в конце концов...

Человек в очках: Но это же свинство! Чистое свинство!

Иванова (резко): Вот что! Хватит орать! Я и так с этими ведомостями из кожи лезу ради тебя и твоей лавочки! Я сказала — не подпишу, значит, не подпишу! Все! Вопрос закрыт!

Человек в очках: Постой... Таня! Нельзя же так! Ну подумай, как так можно! Мы же друзья, в конце концов!

Иванова: Друзья! Друзей так за горло не берут!

Иванов: Друзей, брат, не подставляют...

Человек в очках: Да кто вас подставлять собирается?! Я же за все отвечаю! Я! Я!

Иванова: Хватит! Надоело! Я сказала — вопрос закрыт! Все!

Человек в очках: Как все? Как все?!

Иванова: Вот так! Или жди Алексеева, или иди к Коломийцу с докладной. А меня оставь в покое. Все!

Иванов: Ну действительно, старик, ну что ты навалился на Наташу, как медведь? Подпиши да подпиши! Во-первых, она все-таки женщина. Что она, должна на эту банду с голыми руками идти? Такое говно, как Коломиец, просто так не объедешь. Она подпишет, а потом — на плаху, да?

Человек в очках: Но мы же все ее поддержим! Все! И я, и Серегин, и Александров! И Алексеев тоже поддержит, я с ним поговорю.

Иванова: Вопрос закрыт! Все! Хватит! Я тебя не слышу!

Человек в очках: Танюш, ну, погоди... (Опускается на колени.) Ну, хочешь я тебе чего-нибудь сделаю... поцелую тебя... куда-нибудь?

Иванова: Ты что, совсем спятил?

Иванов (смеется): Ты, брат, уж совсем того...

Человек в очках: Ну, подождите, погодите... (Голос его дрожит.)

Иванова: Чего ждать-то? Прошлогоднего снега?

Иванов: Нам, брат, ждать нечего. У нас дел по горло. Вздохнуть некогда.

Человек в очках: Я вам денег дам. Много денег. Я дачу продам.

Иванова: Совсем со страху спятил! (Хочет уйти.)

Человек в очках (хватает ее за ноги): Умоляю, не уходи! Умоляю! Танечка! Только не бросай меня!

Иванов: Ну что ты... не знаю, прямо...

Человек в очках: Не уходите, ребята! Прошу вас, умоляю! Не бросайте меня!

Иванова: Раньше надо было думать.

Человек в очках: Танюша... ну... хочешь, я тебе свою жену отдам? Или сестру? У меня сестра Надя, ей 42 года!

Иванов (смеется): Сестра! Нашел что предлагать!

Человек в очках: Она хорошая, она очень хороший, порядочный человек, ребята, с ней можно делать все, что захотите! Она на все согласна! Ей можно лить мед за ворот... или палкой бить по спине! Можете ей в жопу чего-нибудь засунуть! Очки, например!

 

Ивановы переглядываются.

 

Иванова: Ты что? Действительно с ума сошел?

Иванов: Может, тебе доктора позвать?

Человек в очках: Да нет... не надо. (Плачет.) Танечка... ну... подпиши... ради Христа... подпиши...

Иванова: Вот, вот, Христа еще вспомни. Как меня подставлять — не помнил Христа, а теперь вспомнил!

Человек в очках: Танечка! Ну, прости меня за все! Я исправлю все! Подпиши, я все исправлю! Коломийца я возьму на себя, я его убью, гада ебаного, только подпиши!

Иванова: Все, до свидания.

Человек в очках: Нет! Нет, нет! Не бросайте меня! Умоляю! Умоляю!

 

Ивановы уходят